Muhammad
Мастер спорта
Re: Аллея Славы
БОРЕЦ, КАК РАНО ПОСТАРЕЛ ТЫ…
Но половинка моя, никогда прежде ни к футбольным голам, ни к боксерским нокаутам расположения не проявлявшая, вдруг заупрямилась: «Не хочу оставаться дома одна, а хочу с тобой на борьбу».
И такое заинтересованное неравнодушие стала выражать к туше и «мостам», такую оглушительную, простите, болельщицкую неугомонность, что моментами мне по-настоящему становилось боязно за нее и страшно за будущего нашего малыша.
Тогда и сказал мне Рафик Гаджиев, наш непобежденный чемпион европейского и всесоюзного уровня, в последний раз вообще и впервые в ранге капитана сборной Азербайджана на ковер выходивший:
– У вас, Акшин муаллим, сын будет, вот увидите! – и убежденно добавил, чуть понизив голос: – Это не мать его на борьбу рвется, а он сам!..
Ни УЗИ в ту пору не было и никаких других способов определения пола ребенка в чреве матери, кроме знахарских или иных каких-то доморощенных, мы не знали. Но поди ж ты – не один, не два, а трое сразу мужиков, по роду занятий и по диплому никакого к медицине отношения не имевшие, безошибочно предрекли мне сына.
Говорю об этом Рафику Гаджиеву, сегодня уже пенсионеру (ох, жизнь, жизнь, что же ты с нами делаешь?!), отставному полковнику полиции, единственный род занятий которого – дед при трех своих внучках, и он грустно улыбается:
– Вы все помните? Как я не хотел тогда бороться и как меня уговаривали и у нас в МВД, куда на службу я был направлен, и в Спорткомитете, где мне еще три года после этого олимпийскую стипендию выплачивали!
– И как отлично, – подхватываю с ходу, – твоя команда («Наша», – поспешно поправляет он меня, и я узнаю того Рафика Гаджиева, который все годы пребывания в спорте был образцом скромности и эталоном застенчивости и ни разу не выпятил своего «Я», хотя и полное право на то имел), – выступала и как ты сам ни одной схватки не проиграл.
– Ошибаетесь, – мягко поправляет он меня, – последнюю, в финале, я все же проиграл москвичу Корнилаеву…
– У которого до этого, – нам обоим нравится эта своеобразная словесная дуэль, в ходе которой одна за другой проясняются многие полузабытые сегодня подробности, – не раз выигрывал.
– Не вам мне объяснять, что это – борьба, это – поединок двух в принципе равных по силами и выучке спортсменов, – эти слова звучат несколько поучительно, но я не обижаюсь: Рафик Гаджиев вправе говорить и не в таком назидательном тоне, а похлеще даже выражать свои мысли. – И раньше бывало, уступал я поначалу кому-то, и Корнилаеву же в том числе, очко-второе, но затем перехватывал инициативу и с лихвой отыгрывал потерянное. Но на сей раз, и обиднее всего то, что произошло это в Баку, на глазах родных и близких, я это взятое Корнилаевым очко даже отквитать не сумел…
И тогда, покидая ковер, он сказал сам себе: «Все, Рафик Гаджиев, твой час пробил. Если ты очко несчастное не можешь уже отыграть, то надо уходить…».
Он мог бы, конечно, еще бороться и еще, до 35-37 лет, и, наверное, боролся бы не хуже.
Но он прекрасно помнил и помнит по сей день фразу, произнесенную некогда выдающимся тбилисским футболистом Борисом Пайчадзе, которому и в 30 с лишним удавалось забивать голы с блеском 20-летнего, но который, тем не менее, нашел в себе мужество заявить во всеуслышание однозначное: «Лучше уйти под аплодисменты, чем уходить под свист».
Он ушел в «Динамо», и в свои неполные 30 стал самым молодым начальником отдела в этом спортобществе, где по традиции дослуживали в ожидании пенсии полуотставные офицеры и работали на низкооплачиваемых должностях вольнонаемные. Но долго в кресле чиновника, даже спортивного, имеющего самое непосредственное отношение к чемпионам бывшим и рекордсменам будущего, не смог. Слишком уж давила память.
Сам Рафик Гаджиев мне этого не говорил ни в последнюю, ни даже в двух-трехгодичной давности встречу, но я-то не забыл, как в один из солнечных сентябрьских дней 1974 года пришел он ко мне в редакцию «Идмана», уселся молча против меня и неожиданно…
И он, и я только что возвратились из Стамбула, где ему выпало бороться в составе сборной СССР на мировом первенстве и досталась серебряная медаль в весе до 48 килограммов, а мне – корреспондировать обо всех мирочемпионатских событиях для ТАССа и помогать заодно коллеге Михаилу Абдулхакову в его телерепортажах с брегов Босфора.
Я прекрасно помню, как все это было. Рафик Гаджиев, в борцовском образовании и становлении которого заслуженный тренер Эмин Рамазанов сыграл огромную роль, а в мужании не оставил белых пятен, в превосходном стиле выиграл все свои поединки на ковре, разостланном в центральном круге футбольного поля крупнейшего в Стамбуле стадиона «Исмет Иненю». За исключением единственной – против болгарского чемпиона Александра Чобанова, который и взял в итоге золотую медаль. И дал основание на прощальном банкете другу моему из софийской газеты «Народен спорт» Людмилу Миланову и коллеге, превосходному, должен признать, знатоку спортивной борьбы, объездившему с этой миссией и при богатейшей своей журналистской эрудиции полмира, сказать мне ошарашивающее:
– Знаешь, мой милый, разница между твоим Гаджиевым и моим Чобановым в том, что Чобанов ест сколько хочет и прибавляет в силе, но не в весе, а Гаджиев сгоняет лишние килограммы и вместе с ними теряет в силе и выносливости. Отсюда и результат.
Я не нашелся, что ответить дражайшему Людмилу Миланову. И не только потому, что нутром чувствовал – он прав, стократно прав. Просто, пока я собирался с мыслями, слово взял Сергей Преображенский, ассистент при главном тренере Юрии Шахмурадове, сам борец божьей милостью, глубокий знаток стойки и партера, и предложил тост за Рафика Гаджиева.
– Да, он взял всего лишь серебряную медаль, – сказал, не отводя глаз от тостуемого, Сергей Преображенский, – но она, эта серебряная медаль Рафика Гаджиева, стоит иных золотых. Досталась она ценой поистине героических усилий, и надо быть борцом, надо быть спортсменом в истинном смысле этого слова, чтобы понять, какой он подвиг совершил этой своей серебряной медалью!
По сей день я храню в своем архиве стамбульскую газету «Хюрриет», на первой странице опубликовавшей цветной снимок трех призеров мирочемпионата в категории до 48 килограммов и снабдившей эту фотографию броской подтекстовкой: «Два тюрка на пьедестале почета: Искендер Чобанов, которого в Болгарии именуют почему-то Александром, и Рафик Гаджиев из Азербайджана. Честь им! И хвала тюркской борьбе!»
Вряд ли тот чиновник от спор-
та, который тогда заправлял борьбой в «Динамо», видел этот снимок, эту газету, и вообще сомневаюсь, что он что-то понимает в спорте, хотя поговаривали, что в далекой молодости он не то в футбол играл, не то в баскетбол. Но в том, что был он солдафоном и мужланом, я нисколечко не сомневался тогда и ничуть не сомневаюсь сегодня, по истечении 35 почти лет. Иначе бы не сказал Рафику Гаджиеву, явившемуся к нему с серебряной медалью мирочемпионата поделиться радостью:
– Ты еще гордишься этим? Тебе не стыдно?! Золотую медаль ты должен был привезти, понимаешь, – золотую! А эту, – он презрительно отшвырнул от себя медаль серебряную, со счастливой улыбкой протянутую Рафиком Гаджиевым, – засунь знаешь куда…
Прямо от него и пришел Рафик Гаджиев ко мне в редакцию, молча уселся напротив и – дал волю слезам: «Понимаете, Акшин муаллим, как мне обидно, как больно!... Ведь вы же видели, как она мне досталась, каких трудов стоило ее выиграть…».
Спустя полчаса уже в типографии, на полностью сверстанной странице «Спорта» я поменял заголовок в очерке, написанном по следам турецкой командировки и посвященном серебряной медали Рафика Гаджиева. Я уже не помню, каким был тот, снятый заголовок, но тот, под которым вышел материал, формулировался словами из знаменитого монолога Арбенина в лермонтовском «Маскараде»: «А ты не знаешь, что значит, когда мужчина плачет?!»
И очень сожалею, что не догадался прямо там же, в наборном цехе, придвинув измазанные трудносмываемой типографской черной краской гранки, вписать в уже готовый текст абзацик о том, какое впечатление на стадионе «Исмет Иненю» Рафик Гаджиев произвел на…
Нет, не на экспертов титулованных, среди которых был и заслуженный тренер Азербайджана Октияр Мамедбеков, и я по глазам его видел, что очень он, куратор борьбы в республиканском Спорткомитете, сам классный пехлеван, чемпион Всемирного фестиваля молодежи и студентов, чрезвычайно доволен турнирными достижениями Рафика Гаджиева, его уверенными победами на пути к финалу.
Меня больше привлекло соседство мое в ложе прессы, где совершенно неожиданно рядом со мною оказались два уважаемых в мире спорта человека, не имеющих, однако, к борьбе и к борцовскому мирочемпионату ровным счетом никакого отношения. Одного из них звали Стенли Роуз, и был он, почтенного возраста седовласый, благообразный англичанин чистейших кровей, президентом Международной футбольной федерации, а другого, который помоложе и брюнетистее, – Тургай Ширин, тот самый, который в составе стамбульского футбольного клуба «Галатасарай» приезжал в Баку, где пропустил три гола, но, несмотря на это, оставался вратарем №1 в Турции, защищал ее цвета почти в 100 международных матчах, а ко времени нашего знакомства работал одним из тренеров сборной же.
Я бы, может, и не стал хвалиться знакомством с этими двумя выдающимися, но не в борьбе, а в футболе личностями, если бы не выяснилось совершенно неожиданно в ходе завязавшегося разговора, что сэр Роуз в молодости всерьез увлекался французской, как тогда принято было говорить, борьбой (потом она называлась долгие годы классической, а теперь вернулась к истокам своим и гордо именуется, как и в древние времена, греко-римской), и в футбол пришел много позже. Ну, а Тургай бей, как и подобает истинному сыну земли турецкой, еще в детстве прослыл ревностным почитателем схваток на ковре и во вратарство пришел через многочисленные туше и броски через бедро.
– Удивительно пластичный этот парень, – сказал сэр Стенли Роуз, наблюдая, как Рафик Гаджиев смело нырнул в ноги очередному сопернику и четко завершил многоочковый бросок. – Чутье у него, оценка ситуации просто потрясающие!
– Понимаешь, в его 48 килограммов просто не верится, – секундой-двумя позже, когда Рафик Гаджиев в азарте поединка оторвал соперника от ковра и, изловчившись, швырнул его на спину, восхищенно проговорил Тургай Ширин. – Силы у него беспредельные. Кажется, он сможет бороться так же азартно до самого вечера!
А еще я мог бы подверстать к стамбульскому очерку и кое-что из московских блокнотов, датированных Всемирной универсиадой-73, где Рафик Гаджиев, к тому времени уже чемпион СССР и Европы, обладатель Кубка мира (второй раз он этот приз завоевал спустя год или два, точно не помню, но прекрасно помню, что он – единственный в Азербайджане борец, дважды владевший этим титулом!), блестяще выиграл золотую медаль и был провозглашен одним из самых убедительных в составе советской делегации победителей.
Финальную схватку Рафика Гаджиева в спортзале
ГЦОЛИФКа (не пугайтесь, эта громоздкая аббревиатура расшифровывалась просто и бесхитростно: Государственный Центральный ордена Ленина институт физической культуры) на Сиреневом бульваре мы смотрели вместе с Айдыном Ибрагимовым, чемпионом Союза и мира, одним из тренеров сборной СССР. И не забуду, как Айдын Ибрагимов, немногословный вообще человек, даже при исполнении тренерских обязанностей в непосредственной близости от ковра, вдруг разошелся и, сложив ладони рупором, кричал с места Рафику Гаджиеву: « Работай, работай! Сам, сам! Еще минуту!»
В неимоверно трудной той схватке Рафик Гаджиев вел очко, а соперник, кажется, это был иранский борец, лез и лез вперед и за несколько секунд до финального гонга сравнял-таки счет, и уже казалось, что поединок останется за ним. Но так казалось не многим и всего лишь 5-10 мгновений. Ибо Рафик Гаджиев в безобиднейшей для соперника, плотного, крепко сбитого и ладно скроенного иранца, предпочитающего обороне атаку и решительно нацеленного на победу, ситуации вдруг продемонстрировал исключительно четкий прием, взял два очка, а с ними и схватку. И чемпионскую медаль! И в ту же секунду откуда-то с верхнего яруса трибун на площадку к ковру метнулся немолодой уже мужчина с букетом красных гвоздик в руке, каким-то чудом разминулся с бросившимися наперехват милиционерами и секьюрити в штатском и заключил покидающего ковер с измученной, но такой счастливой улыбкой Рафика Гаджиева в объятья (чуть позже мы познакомились, и оказалось, что он – азербайджанец, моряк торгового флота на Балтике и в Москве проездом, а на борцовский турнир пришел специально поболеть за Рафика Гаджиева).
А еще через 2-3 минуты Рафик Гаджиев, прямо в трико, потный, с взъерошенными волосами, был уже в наших с фотокорреспондентом Ахмедом Абдуллаевым объятьях и пересохшими, потрескавшимися (а может, и прокушенными в волнении чрезвычайном) губами только и шептал: «Воды! Пить!» И мы, понимая прекрасно, как его обезвоженное после сгонки 5-7 килограммов веса нутро жаждет воды, элементарной воды хотя бы из-под крана, потащили его в пресс-бар, и я торжественно, на всю пишущую и фотографирующую братию проорал пожилой официантке: «Что стоишь? Воды чемпиону!», и она, растерявшись, налила ему не воды, а молока, и он с жадностью невиданной одним глотком остушил кружку и не жестом – глазами попросил еще.
А иранский коллега мой Лятиф из тегеранской газеты «Кейхан», сам в прошлом борец, единственный, по-моему, журналист, входивший тогда в состав исполкома Международной федерации борьбы, жарко дышал мне в ухо и непривычно умоляющим голосом говорил по-азербайджански: «Будь другом, попроси о небольшом интервью только для меня. Клянусь тебе, полгонорара – твои!»
Рафик Гаджиев то интервью для «Кейхана», конечно, дал, хотя и видел я недовольные взгляды двух голубоглазых парней, которым впору пришлись бы офицерские мундиры в погонах с такого же цвета кантом (но я от гонорара отказался, сколь бы соблазнительна не была возможность получения энной суммы в туманах или риалах). И в интервью том высоко отзывался об иранском борце, которому оставил он серебряную медаль в утешение, что ли, и вообще о борцах Ирана («О них я так много слышал хорошего!»), а в заключение сказал, что был бы рад через месяц приехать в Тегеран, на мировое первенство, и там доказать, что победа на Универсиаде досталась ему неслучайно.
Но в иранскую столицу той осенью Рафик Галджиев не поехал. Вместо него в сборную СССР включили другого борца. Фамилию его ваш автор сегодня никак не вспомнит, хотя и выпало мне на том мирочемпионате корреспондировать для ТАССа и писать, между прочим, о том, что в категории до 48 кг успех советской команде не сопутствовал. Добавил, конечно, я к тому комментарию еще пару строк сожаления, что, мол, будь здесь Рафик Гаджиев, мы бы еще посмотрели, чем завершится соперничество, но этот мой пассаж в редакции в Москве безжалостно вычеркнули: нечего, сказали, местничеством заниматься…
Не боролся он и на мирочемпионате – 75 в Минске, хотя все предшествующие сборы провел на уровне и прошел без замечаний. Об этом мне и Леван Тедиашвили говорил, знаменитый грузинский атлет, чемпион мира и Олимпиады, в главной команде СССР солидный вес и прочный голос имевший, и сам Рафик Гаджиев, когда мы у входа во Дворец спорта лицом к лицу перед торжественным открытием столкнулись:
– Видите, да, Акшин муаллим, опять меня обошли… – И вдруг с обидой сердечной пронизанный вскрик: – За что?
Если бы знал тогда, что еще три года назад председатель нашего Спорткомитета Халил Мамедов, пользовавшийся исключительным уважением Герой Советского Союза, генерал в отставке, точно такой же вопрос задал в ЦК КПСС заведующему сектором физкультуры и спорта Борису Гончарову и не получил ни прямого, ни косвенного ответа, ей-Богу, я бы нарушил субординацию и партийную этику и все бы начистоту рассказал Рафику Гаджиеву. Но я этого не знал и вынужденно промолчал, только лишь сочувственно пожав ему руку…
Спустя лет 20, а может, и больше, я пожимал руку Рафику Гаджиеву уже благодарственно. В ту пору заведовал я департаментом международных связей в АФФА, а он был начальником паспортно-визового отдела в МВД, и наши пути – дороги пересеклись самым неожиданным образом. То были первые годы независимости, национальных загранпаспортов не было даже в проекте, а в зарубежных посольствах и консульствах откровенно косились на наши краснокожие, оставшиеся еще с советских времен, и не всегда охотно откликались по этой причине на просьбы открыть визу: нет, мол, гражданства СССР, поскольку нет самого СССР, а мы людям без подданства въезд в свою страну предоставить не можем.
Тогда и появилась с легкой руки Словацкого посольства в Москве идея проставить в красных загранпаспортах штампик, свидетельствующий о гражданстве предъявителя, и мы в АФФА в срочном порядке вынуждены были заняться этим. Но удивительное дело, навстречу нам шли неохотно. В Бакинском горуправлении полиции посоветовали делать это по месту жительства каждого отдельно взятого футболиста, но когда мы обратились в райотделы, последовал ответ в стиле ретро: войдите с письмом, мы рассмотрим его в установленные сроки, изучим вопрос, проработаем и о принятом решении вам будет сообщено официально. И никакие увещевания, никакие напоминания о том, что футболисты едут за рубеж не арбузами торговать, а честь азербайджанского спорта защищать, не помогали: полицейские чины – что в горуправлении, что в райотделах упрямо стояли на своем.
Вот тут-то и вспомнил я, что Рафик Гаджиев, мастер спорта международного класса в прошлом и полковник в настоящее время, руководит паспортно-визовым подразделением в Министерстве внутренних дел, и, не мешкая, позвонил ему.
– И сколько их у вас? – сказал он, внимательно выслушав мою гневную и в то же время просительную тираду. – Ах, вся сборная? Ну ладно, что-нибудь придумаем…
Не прошло и 10 минут, как в дверь моего кабинета вежливо постучались и вошел представительный молодой человек в ладно сидящем костюме и «дипломатом» в руке:
– Вы звонили полковнику Гаджиеву? – и, получив утвердительный ответ, приятно улыбнулся: – Он меня прислал в ваше распоряжение.
Не успел я удивиться, как мой нежданный гость достал из портфеля коробочку, из коробочки – гербовый штампик с надписью «Гражданин Азербайджанской Республики» и, усевшись за приставной столик, произнес:
– Пожалуйста, давайте ваши паспорта. Все. Мы сейчас их оформим как следует, и у вас больше никаких не будет проблем.
Мне оставалось только еще раз набрать телефон Рафика Гаджиева, и едва я принялся рассыпаться в благодарностях, как он вежливо перебил меня:
– Это мой долг! И перед вами лично! А за тех служак наших, что вам такую отписку прислали, я просто извиняюсь…
Потом, когда Рафика Гаджиева перевели в спортобщество МВД председателем, я еще пару-тройку раз обращался к нему с разными вопросами, и не было случая, чтоб он мне отказал. Впрочем, вру: однажды я попросил помочь мне с каким-нибудь спортивным костюмом, и он сказал в ответ: «Не дам, и давайте об этом не говорить. Плохих много, посредственных тоже, а соответствующих вашему имени, вашему вкусу попросту нет и не знаем, когда получим…».
А сына одной моей сотрудницы в секцию каратэ, перенасыщенную, в считанные минуты зачислил, а паспорт мне заграничный, которого надо было месяц ждать после того, как простоишь в давке очереди с ранья до полудня (если вообще доберешься до принимающего документы клерка), в течение недели помог получить, позвонив против своего обыкновения начальнику УВИРа, а интервью дать молоденькому репортеру, впервые в жизни собиравшемуся писать о спорте, согласился мгновенно.
И совсем недавно узнаю: Рафик Гаджиев ушел в отставку, то есть, если бы не был он на полицейской службе, – на пенсию, хотя почти каждый день приходит в родное свое «Динамо» и возится на ковре с новичками: «Должен же я пацанят научить тому, что сам знаю и умею». Не постеснялся, спросил у него в первую же встречу (а мы видимся часто по утрам, когда ваш покорный слуга возвращается с послерассветной прогулки по Приморскому бульвару, а он, помолившись в мечети Аллеи шехидов и проводив внука в школу, гуляет в Губернаторском саду), благо, живем по соседству, в чем дело.
– Мне уже 60 исполнилось, – в буквальном смысле огорошил он меня этой цифрой, – а у нас с этим строго. Сразу напоминают, что пора подавать рапорт…
Честно говоря, я был поражен, оглушен этой цифрой. Но тут же вспомнил, что сыну моему старшему вот-вот 31 исполнится.
И мгновенно перед глазами встал Дворец спорта политехнического института, и в ушах возник голос Рафика Гаджиева, только что на правах капитана сборной команды Азербайджана спрыгнувшего со второй ступеньки пьедестала почета с серебряной медалью в руках: «Все, Акшин муаллим, я ухожу… Мне уже за 30, и пора с борьбой завязывать…».
Бог мой, как же быстро летит время!..
… Заголовок этот я вынашиваю ровно столько, сколько моему первенцу. 30 лет и без малого 10 месяцев. Ни больше, ни меньше.
И, думаю, не зря…
P.S. Девятнадцать лет неполных мне было, когда впервые прочитал я эти пронзительные строки, и причем в подлиннике. И дважды причем – в рукописи: «Шаир, ня тез гоъалдын сян», неровным почерком исполненной самим автором и для первой читки показанной отцу моему, с которым покойный Самед Вургун, если и не дружил, то был близок. И меня охватило какое-то лихорадочное состояние, заставившее мелко-мелко биться в дрожи, читать и перечитывать эти рукой написанные, но сердцем, его пламенем продиктованные слова. А потом я прочитал эти же строки в переводе Константина Симонова, перед которым за один-единственный сборник стихов, с чувственной страстью озаглавленный «С тобой и без тебя», готов снять шляпу. И мне стало светло на душе, и я воздал должное Создателю, подарившему нам понятие о гениальности. Что – ваш автор ничтоже сумняшеся перед именем этих двух гигантов рифмы и титанов мысли поэтической? И по какому праву берет на себя смелость чуточку, в одном-единственном слове переиначить этот поистине ставший афоризмом стих?!.
Спасибо вам за то, что вы позволяете мне это…
БОРЕЦ, КАК РАНО ПОСТАРЕЛ ТЫ…
Но половинка моя, никогда прежде ни к футбольным голам, ни к боксерским нокаутам расположения не проявлявшая, вдруг заупрямилась: «Не хочу оставаться дома одна, а хочу с тобой на борьбу».
И такое заинтересованное неравнодушие стала выражать к туше и «мостам», такую оглушительную, простите, болельщицкую неугомонность, что моментами мне по-настоящему становилось боязно за нее и страшно за будущего нашего малыша.
Тогда и сказал мне Рафик Гаджиев, наш непобежденный чемпион европейского и всесоюзного уровня, в последний раз вообще и впервые в ранге капитана сборной Азербайджана на ковер выходивший:
– У вас, Акшин муаллим, сын будет, вот увидите! – и убежденно добавил, чуть понизив голос: – Это не мать его на борьбу рвется, а он сам!..
Ни УЗИ в ту пору не было и никаких других способов определения пола ребенка в чреве матери, кроме знахарских или иных каких-то доморощенных, мы не знали. Но поди ж ты – не один, не два, а трое сразу мужиков, по роду занятий и по диплому никакого к медицине отношения не имевшие, безошибочно предрекли мне сына.
Говорю об этом Рафику Гаджиеву, сегодня уже пенсионеру (ох, жизнь, жизнь, что же ты с нами делаешь?!), отставному полковнику полиции, единственный род занятий которого – дед при трех своих внучках, и он грустно улыбается:
– Вы все помните? Как я не хотел тогда бороться и как меня уговаривали и у нас в МВД, куда на службу я был направлен, и в Спорткомитете, где мне еще три года после этого олимпийскую стипендию выплачивали!
– И как отлично, – подхватываю с ходу, – твоя команда («Наша», – поспешно поправляет он меня, и я узнаю того Рафика Гаджиева, который все годы пребывания в спорте был образцом скромности и эталоном застенчивости и ни разу не выпятил своего «Я», хотя и полное право на то имел), – выступала и как ты сам ни одной схватки не проиграл.
– Ошибаетесь, – мягко поправляет он меня, – последнюю, в финале, я все же проиграл москвичу Корнилаеву…
– У которого до этого, – нам обоим нравится эта своеобразная словесная дуэль, в ходе которой одна за другой проясняются многие полузабытые сегодня подробности, – не раз выигрывал.
– Не вам мне объяснять, что это – борьба, это – поединок двух в принципе равных по силами и выучке спортсменов, – эти слова звучат несколько поучительно, но я не обижаюсь: Рафик Гаджиев вправе говорить и не в таком назидательном тоне, а похлеще даже выражать свои мысли. – И раньше бывало, уступал я поначалу кому-то, и Корнилаеву же в том числе, очко-второе, но затем перехватывал инициативу и с лихвой отыгрывал потерянное. Но на сей раз, и обиднее всего то, что произошло это в Баку, на глазах родных и близких, я это взятое Корнилаевым очко даже отквитать не сумел…
И тогда, покидая ковер, он сказал сам себе: «Все, Рафик Гаджиев, твой час пробил. Если ты очко несчастное не можешь уже отыграть, то надо уходить…».
Он мог бы, конечно, еще бороться и еще, до 35-37 лет, и, наверное, боролся бы не хуже.
Но он прекрасно помнил и помнит по сей день фразу, произнесенную некогда выдающимся тбилисским футболистом Борисом Пайчадзе, которому и в 30 с лишним удавалось забивать голы с блеском 20-летнего, но который, тем не менее, нашел в себе мужество заявить во всеуслышание однозначное: «Лучше уйти под аплодисменты, чем уходить под свист».
Он ушел в «Динамо», и в свои неполные 30 стал самым молодым начальником отдела в этом спортобществе, где по традиции дослуживали в ожидании пенсии полуотставные офицеры и работали на низкооплачиваемых должностях вольнонаемные. Но долго в кресле чиновника, даже спортивного, имеющего самое непосредственное отношение к чемпионам бывшим и рекордсменам будущего, не смог. Слишком уж давила память.
Сам Рафик Гаджиев мне этого не говорил ни в последнюю, ни даже в двух-трехгодичной давности встречу, но я-то не забыл, как в один из солнечных сентябрьских дней 1974 года пришел он ко мне в редакцию «Идмана», уселся молча против меня и неожиданно…
И он, и я только что возвратились из Стамбула, где ему выпало бороться в составе сборной СССР на мировом первенстве и досталась серебряная медаль в весе до 48 килограммов, а мне – корреспондировать обо всех мирочемпионатских событиях для ТАССа и помогать заодно коллеге Михаилу Абдулхакову в его телерепортажах с брегов Босфора.
Я прекрасно помню, как все это было. Рафик Гаджиев, в борцовском образовании и становлении которого заслуженный тренер Эмин Рамазанов сыграл огромную роль, а в мужании не оставил белых пятен, в превосходном стиле выиграл все свои поединки на ковре, разостланном в центральном круге футбольного поля крупнейшего в Стамбуле стадиона «Исмет Иненю». За исключением единственной – против болгарского чемпиона Александра Чобанова, который и взял в итоге золотую медаль. И дал основание на прощальном банкете другу моему из софийской газеты «Народен спорт» Людмилу Миланову и коллеге, превосходному, должен признать, знатоку спортивной борьбы, объездившему с этой миссией и при богатейшей своей журналистской эрудиции полмира, сказать мне ошарашивающее:
– Знаешь, мой милый, разница между твоим Гаджиевым и моим Чобановым в том, что Чобанов ест сколько хочет и прибавляет в силе, но не в весе, а Гаджиев сгоняет лишние килограммы и вместе с ними теряет в силе и выносливости. Отсюда и результат.
Я не нашелся, что ответить дражайшему Людмилу Миланову. И не только потому, что нутром чувствовал – он прав, стократно прав. Просто, пока я собирался с мыслями, слово взял Сергей Преображенский, ассистент при главном тренере Юрии Шахмурадове, сам борец божьей милостью, глубокий знаток стойки и партера, и предложил тост за Рафика Гаджиева.
– Да, он взял всего лишь серебряную медаль, – сказал, не отводя глаз от тостуемого, Сергей Преображенский, – но она, эта серебряная медаль Рафика Гаджиева, стоит иных золотых. Досталась она ценой поистине героических усилий, и надо быть борцом, надо быть спортсменом в истинном смысле этого слова, чтобы понять, какой он подвиг совершил этой своей серебряной медалью!
По сей день я храню в своем архиве стамбульскую газету «Хюрриет», на первой странице опубликовавшей цветной снимок трех призеров мирочемпионата в категории до 48 килограммов и снабдившей эту фотографию броской подтекстовкой: «Два тюрка на пьедестале почета: Искендер Чобанов, которого в Болгарии именуют почему-то Александром, и Рафик Гаджиев из Азербайджана. Честь им! И хвала тюркской борьбе!»
Вряд ли тот чиновник от спор-
та, который тогда заправлял борьбой в «Динамо», видел этот снимок, эту газету, и вообще сомневаюсь, что он что-то понимает в спорте, хотя поговаривали, что в далекой молодости он не то в футбол играл, не то в баскетбол. Но в том, что был он солдафоном и мужланом, я нисколечко не сомневался тогда и ничуть не сомневаюсь сегодня, по истечении 35 почти лет. Иначе бы не сказал Рафику Гаджиеву, явившемуся к нему с серебряной медалью мирочемпионата поделиться радостью:
– Ты еще гордишься этим? Тебе не стыдно?! Золотую медаль ты должен был привезти, понимаешь, – золотую! А эту, – он презрительно отшвырнул от себя медаль серебряную, со счастливой улыбкой протянутую Рафиком Гаджиевым, – засунь знаешь куда…
Прямо от него и пришел Рафик Гаджиев ко мне в редакцию, молча уселся напротив и – дал волю слезам: «Понимаете, Акшин муаллим, как мне обидно, как больно!... Ведь вы же видели, как она мне досталась, каких трудов стоило ее выиграть…».
Спустя полчаса уже в типографии, на полностью сверстанной странице «Спорта» я поменял заголовок в очерке, написанном по следам турецкой командировки и посвященном серебряной медали Рафика Гаджиева. Я уже не помню, каким был тот, снятый заголовок, но тот, под которым вышел материал, формулировался словами из знаменитого монолога Арбенина в лермонтовском «Маскараде»: «А ты не знаешь, что значит, когда мужчина плачет?!»
И очень сожалею, что не догадался прямо там же, в наборном цехе, придвинув измазанные трудносмываемой типографской черной краской гранки, вписать в уже готовый текст абзацик о том, какое впечатление на стадионе «Исмет Иненю» Рафик Гаджиев произвел на…
Нет, не на экспертов титулованных, среди которых был и заслуженный тренер Азербайджана Октияр Мамедбеков, и я по глазам его видел, что очень он, куратор борьбы в республиканском Спорткомитете, сам классный пехлеван, чемпион Всемирного фестиваля молодежи и студентов, чрезвычайно доволен турнирными достижениями Рафика Гаджиева, его уверенными победами на пути к финалу.
Меня больше привлекло соседство мое в ложе прессы, где совершенно неожиданно рядом со мною оказались два уважаемых в мире спорта человека, не имеющих, однако, к борьбе и к борцовскому мирочемпионату ровным счетом никакого отношения. Одного из них звали Стенли Роуз, и был он, почтенного возраста седовласый, благообразный англичанин чистейших кровей, президентом Международной футбольной федерации, а другого, который помоложе и брюнетистее, – Тургай Ширин, тот самый, который в составе стамбульского футбольного клуба «Галатасарай» приезжал в Баку, где пропустил три гола, но, несмотря на это, оставался вратарем №1 в Турции, защищал ее цвета почти в 100 международных матчах, а ко времени нашего знакомства работал одним из тренеров сборной же.
Я бы, может, и не стал хвалиться знакомством с этими двумя выдающимися, но не в борьбе, а в футболе личностями, если бы не выяснилось совершенно неожиданно в ходе завязавшегося разговора, что сэр Роуз в молодости всерьез увлекался французской, как тогда принято было говорить, борьбой (потом она называлась долгие годы классической, а теперь вернулась к истокам своим и гордо именуется, как и в древние времена, греко-римской), и в футбол пришел много позже. Ну, а Тургай бей, как и подобает истинному сыну земли турецкой, еще в детстве прослыл ревностным почитателем схваток на ковре и во вратарство пришел через многочисленные туше и броски через бедро.
– Удивительно пластичный этот парень, – сказал сэр Стенли Роуз, наблюдая, как Рафик Гаджиев смело нырнул в ноги очередному сопернику и четко завершил многоочковый бросок. – Чутье у него, оценка ситуации просто потрясающие!
– Понимаешь, в его 48 килограммов просто не верится, – секундой-двумя позже, когда Рафик Гаджиев в азарте поединка оторвал соперника от ковра и, изловчившись, швырнул его на спину, восхищенно проговорил Тургай Ширин. – Силы у него беспредельные. Кажется, он сможет бороться так же азартно до самого вечера!
А еще я мог бы подверстать к стамбульскому очерку и кое-что из московских блокнотов, датированных Всемирной универсиадой-73, где Рафик Гаджиев, к тому времени уже чемпион СССР и Европы, обладатель Кубка мира (второй раз он этот приз завоевал спустя год или два, точно не помню, но прекрасно помню, что он – единственный в Азербайджане борец, дважды владевший этим титулом!), блестяще выиграл золотую медаль и был провозглашен одним из самых убедительных в составе советской делегации победителей.
Финальную схватку Рафика Гаджиева в спортзале
ГЦОЛИФКа (не пугайтесь, эта громоздкая аббревиатура расшифровывалась просто и бесхитростно: Государственный Центральный ордена Ленина институт физической культуры) на Сиреневом бульваре мы смотрели вместе с Айдыном Ибрагимовым, чемпионом Союза и мира, одним из тренеров сборной СССР. И не забуду, как Айдын Ибрагимов, немногословный вообще человек, даже при исполнении тренерских обязанностей в непосредственной близости от ковра, вдруг разошелся и, сложив ладони рупором, кричал с места Рафику Гаджиеву: « Работай, работай! Сам, сам! Еще минуту!»
В неимоверно трудной той схватке Рафик Гаджиев вел очко, а соперник, кажется, это был иранский борец, лез и лез вперед и за несколько секунд до финального гонга сравнял-таки счет, и уже казалось, что поединок останется за ним. Но так казалось не многим и всего лишь 5-10 мгновений. Ибо Рафик Гаджиев в безобиднейшей для соперника, плотного, крепко сбитого и ладно скроенного иранца, предпочитающего обороне атаку и решительно нацеленного на победу, ситуации вдруг продемонстрировал исключительно четкий прием, взял два очка, а с ними и схватку. И чемпионскую медаль! И в ту же секунду откуда-то с верхнего яруса трибун на площадку к ковру метнулся немолодой уже мужчина с букетом красных гвоздик в руке, каким-то чудом разминулся с бросившимися наперехват милиционерами и секьюрити в штатском и заключил покидающего ковер с измученной, но такой счастливой улыбкой Рафика Гаджиева в объятья (чуть позже мы познакомились, и оказалось, что он – азербайджанец, моряк торгового флота на Балтике и в Москве проездом, а на борцовский турнир пришел специально поболеть за Рафика Гаджиева).
А еще через 2-3 минуты Рафик Гаджиев, прямо в трико, потный, с взъерошенными волосами, был уже в наших с фотокорреспондентом Ахмедом Абдуллаевым объятьях и пересохшими, потрескавшимися (а может, и прокушенными в волнении чрезвычайном) губами только и шептал: «Воды! Пить!» И мы, понимая прекрасно, как его обезвоженное после сгонки 5-7 килограммов веса нутро жаждет воды, элементарной воды хотя бы из-под крана, потащили его в пресс-бар, и я торжественно, на всю пишущую и фотографирующую братию проорал пожилой официантке: «Что стоишь? Воды чемпиону!», и она, растерявшись, налила ему не воды, а молока, и он с жадностью невиданной одним глотком остушил кружку и не жестом – глазами попросил еще.
А иранский коллега мой Лятиф из тегеранской газеты «Кейхан», сам в прошлом борец, единственный, по-моему, журналист, входивший тогда в состав исполкома Международной федерации борьбы, жарко дышал мне в ухо и непривычно умоляющим голосом говорил по-азербайджански: «Будь другом, попроси о небольшом интервью только для меня. Клянусь тебе, полгонорара – твои!»
Рафик Гаджиев то интервью для «Кейхана», конечно, дал, хотя и видел я недовольные взгляды двух голубоглазых парней, которым впору пришлись бы офицерские мундиры в погонах с такого же цвета кантом (но я от гонорара отказался, сколь бы соблазнительна не была возможность получения энной суммы в туманах или риалах). И в интервью том высоко отзывался об иранском борце, которому оставил он серебряную медаль в утешение, что ли, и вообще о борцах Ирана («О них я так много слышал хорошего!»), а в заключение сказал, что был бы рад через месяц приехать в Тегеран, на мировое первенство, и там доказать, что победа на Универсиаде досталась ему неслучайно.
Но в иранскую столицу той осенью Рафик Галджиев не поехал. Вместо него в сборную СССР включили другого борца. Фамилию его ваш автор сегодня никак не вспомнит, хотя и выпало мне на том мирочемпионате корреспондировать для ТАССа и писать, между прочим, о том, что в категории до 48 кг успех советской команде не сопутствовал. Добавил, конечно, я к тому комментарию еще пару строк сожаления, что, мол, будь здесь Рафик Гаджиев, мы бы еще посмотрели, чем завершится соперничество, но этот мой пассаж в редакции в Москве безжалостно вычеркнули: нечего, сказали, местничеством заниматься…
Не боролся он и на мирочемпионате – 75 в Минске, хотя все предшествующие сборы провел на уровне и прошел без замечаний. Об этом мне и Леван Тедиашвили говорил, знаменитый грузинский атлет, чемпион мира и Олимпиады, в главной команде СССР солидный вес и прочный голос имевший, и сам Рафик Гаджиев, когда мы у входа во Дворец спорта лицом к лицу перед торжественным открытием столкнулись:
– Видите, да, Акшин муаллим, опять меня обошли… – И вдруг с обидой сердечной пронизанный вскрик: – За что?
Если бы знал тогда, что еще три года назад председатель нашего Спорткомитета Халил Мамедов, пользовавшийся исключительным уважением Герой Советского Союза, генерал в отставке, точно такой же вопрос задал в ЦК КПСС заведующему сектором физкультуры и спорта Борису Гончарову и не получил ни прямого, ни косвенного ответа, ей-Богу, я бы нарушил субординацию и партийную этику и все бы начистоту рассказал Рафику Гаджиеву. Но я этого не знал и вынужденно промолчал, только лишь сочувственно пожав ему руку…
Спустя лет 20, а может, и больше, я пожимал руку Рафику Гаджиеву уже благодарственно. В ту пору заведовал я департаментом международных связей в АФФА, а он был начальником паспортно-визового отдела в МВД, и наши пути – дороги пересеклись самым неожиданным образом. То были первые годы независимости, национальных загранпаспортов не было даже в проекте, а в зарубежных посольствах и консульствах откровенно косились на наши краснокожие, оставшиеся еще с советских времен, и не всегда охотно откликались по этой причине на просьбы открыть визу: нет, мол, гражданства СССР, поскольку нет самого СССР, а мы людям без подданства въезд в свою страну предоставить не можем.
Тогда и появилась с легкой руки Словацкого посольства в Москве идея проставить в красных загранпаспортах штампик, свидетельствующий о гражданстве предъявителя, и мы в АФФА в срочном порядке вынуждены были заняться этим. Но удивительное дело, навстречу нам шли неохотно. В Бакинском горуправлении полиции посоветовали делать это по месту жительства каждого отдельно взятого футболиста, но когда мы обратились в райотделы, последовал ответ в стиле ретро: войдите с письмом, мы рассмотрим его в установленные сроки, изучим вопрос, проработаем и о принятом решении вам будет сообщено официально. И никакие увещевания, никакие напоминания о том, что футболисты едут за рубеж не арбузами торговать, а честь азербайджанского спорта защищать, не помогали: полицейские чины – что в горуправлении, что в райотделах упрямо стояли на своем.
Вот тут-то и вспомнил я, что Рафик Гаджиев, мастер спорта международного класса в прошлом и полковник в настоящее время, руководит паспортно-визовым подразделением в Министерстве внутренних дел, и, не мешкая, позвонил ему.
– И сколько их у вас? – сказал он, внимательно выслушав мою гневную и в то же время просительную тираду. – Ах, вся сборная? Ну ладно, что-нибудь придумаем…
Не прошло и 10 минут, как в дверь моего кабинета вежливо постучались и вошел представительный молодой человек в ладно сидящем костюме и «дипломатом» в руке:
– Вы звонили полковнику Гаджиеву? – и, получив утвердительный ответ, приятно улыбнулся: – Он меня прислал в ваше распоряжение.
Не успел я удивиться, как мой нежданный гость достал из портфеля коробочку, из коробочки – гербовый штампик с надписью «Гражданин Азербайджанской Республики» и, усевшись за приставной столик, произнес:
– Пожалуйста, давайте ваши паспорта. Все. Мы сейчас их оформим как следует, и у вас больше никаких не будет проблем.
Мне оставалось только еще раз набрать телефон Рафика Гаджиева, и едва я принялся рассыпаться в благодарностях, как он вежливо перебил меня:
– Это мой долг! И перед вами лично! А за тех служак наших, что вам такую отписку прислали, я просто извиняюсь…
Потом, когда Рафика Гаджиева перевели в спортобщество МВД председателем, я еще пару-тройку раз обращался к нему с разными вопросами, и не было случая, чтоб он мне отказал. Впрочем, вру: однажды я попросил помочь мне с каким-нибудь спортивным костюмом, и он сказал в ответ: «Не дам, и давайте об этом не говорить. Плохих много, посредственных тоже, а соответствующих вашему имени, вашему вкусу попросту нет и не знаем, когда получим…».
А сына одной моей сотрудницы в секцию каратэ, перенасыщенную, в считанные минуты зачислил, а паспорт мне заграничный, которого надо было месяц ждать после того, как простоишь в давке очереди с ранья до полудня (если вообще доберешься до принимающего документы клерка), в течение недели помог получить, позвонив против своего обыкновения начальнику УВИРа, а интервью дать молоденькому репортеру, впервые в жизни собиравшемуся писать о спорте, согласился мгновенно.
И совсем недавно узнаю: Рафик Гаджиев ушел в отставку, то есть, если бы не был он на полицейской службе, – на пенсию, хотя почти каждый день приходит в родное свое «Динамо» и возится на ковре с новичками: «Должен же я пацанят научить тому, что сам знаю и умею». Не постеснялся, спросил у него в первую же встречу (а мы видимся часто по утрам, когда ваш покорный слуга возвращается с послерассветной прогулки по Приморскому бульвару, а он, помолившись в мечети Аллеи шехидов и проводив внука в школу, гуляет в Губернаторском саду), благо, живем по соседству, в чем дело.
– Мне уже 60 исполнилось, – в буквальном смысле огорошил он меня этой цифрой, – а у нас с этим строго. Сразу напоминают, что пора подавать рапорт…
Честно говоря, я был поражен, оглушен этой цифрой. Но тут же вспомнил, что сыну моему старшему вот-вот 31 исполнится.
И мгновенно перед глазами встал Дворец спорта политехнического института, и в ушах возник голос Рафика Гаджиева, только что на правах капитана сборной команды Азербайджана спрыгнувшего со второй ступеньки пьедестала почета с серебряной медалью в руках: «Все, Акшин муаллим, я ухожу… Мне уже за 30, и пора с борьбой завязывать…».
Бог мой, как же быстро летит время!..
… Заголовок этот я вынашиваю ровно столько, сколько моему первенцу. 30 лет и без малого 10 месяцев. Ни больше, ни меньше.
И, думаю, не зря…
P.S. Девятнадцать лет неполных мне было, когда впервые прочитал я эти пронзительные строки, и причем в подлиннике. И дважды причем – в рукописи: «Шаир, ня тез гоъалдын сян», неровным почерком исполненной самим автором и для первой читки показанной отцу моему, с которым покойный Самед Вургун, если и не дружил, то был близок. И меня охватило какое-то лихорадочное состояние, заставившее мелко-мелко биться в дрожи, читать и перечитывать эти рукой написанные, но сердцем, его пламенем продиктованные слова. А потом я прочитал эти же строки в переводе Константина Симонова, перед которым за один-единственный сборник стихов, с чувственной страстью озаглавленный «С тобой и без тебя», готов снять шляпу. И мне стало светло на душе, и я воздал должное Создателю, подарившему нам понятие о гениальности. Что – ваш автор ничтоже сумняшеся перед именем этих двух гигантов рифмы и титанов мысли поэтической? И по какому праву берет на себя смелость чуточку, в одном-единственном слове переиначить этот поистине ставший афоризмом стих?!.
Спасибо вам за то, что вы позволяете мне это…
